Август 1937 года. Стоял яркий солнечный день. Наш отец, Федор Сергеевич Тозыяков, был болен, стар, однако подумывал еще поработать. Но не довелось ему начать новый учебный год в небольшой деревушке Узнезя, где прожил всю жизнь со своей огромной семьей. В тот день приехал из Эликманара милиционер и велел ему срочно явиться в районное отделение милиции.
Домой из райцентра он не явился. Не явился и на следующий день, на третий. Не вернулся по сей день. И с тех пор его дети, а их было восемь, носили клеймо детей «врага народа». Начались черные дни для нашей семьи. В доме было все переворошено, почти сразу отобрали половину дома, урезали огород, отказали в получении продуктов из магазина. Старшие были уволены с работы, а те, кто учился, – изгнаны из учебных заведений. Односельчане стали нас сторониться, обходили наш дом, не заводили разговоров».
Из воспоминаний Нины Федоровны, старшей дочери:
«У дверей завозни в Эликманаре, где находились репрессированные, стоял один охранник. Я умолила его вызвать отца, папа вышел в нижней рубашке и кальсонах, весь в поту. В помещении сарая от скопления народа была страшная духота. Отец только одно сказал: «Тяжело. Не вынесу. Здесь находится Григорий Иванович. Нас скоро этапируют».
Из книги «Жестокого времени дети», автор В.Ф. Тозыякова (отрывок):
«Свиданий с отцом в районе не давали, передачи не принимали. От него тоже не получали весточки.
Однажды в полдень, это было уже осенью, мама куда-то ушла, а я мыла посуду после обеда. Через дорогу от нашего дома была небольшая поляна под горкой. Здесь, в тени, всегда ожидали попутную машину сельские ребята, учившиеся в Ойрот-Туре.
Случайно посмотрев в окно, я увидела на этом месте мужчин. Их было человек 20-25. Они тоже, видимо, присели отдохнуть. Когда присмотрелась внимательней, увидела отца. Он полулежал и смотрел в окна своего дома. Я поняла, что их конвоируют в областной центр пешком по тракту. Быстро собрав кое-что из еды, выскочила на улицу, но на поляне уже никого не было. Догнала я колонну почти за деревней. Отец шел последним, заложив руки за спину. Я подбежала к нему, не обращая внимания на конвой, передала хлеб. Словами, кажется, мы никакими не обменялись, я сильно плакала. Долго, пока арестованные не скрылись за поворотом, я смотрела им вслед.
Вполне возможно, что среди голодных, полуоборванных, несчастных людей был и Григорий Иванович. Эта разлука до сих пор в моих глазах. С того времени никто из родственников не видел Федора Сергеевича, несмотря на попытки получить свидание в Кызыл-Озеке.
Так шли дни за днями, годы за годами, никаких вестей. Жив ли, где находится?
Федор Сергеевич расстрелян 12 ноября, а Г.И. Гуркин – 4 октября. Когда я знакомилась с делом отца в прокуратуре республики, то там не раз упоминается о связи отца с Гуркиным, об их совместной контрреволюционной пропаганде. И в доносах на отца тоже упоминается имя Г.И. Гуркина».
Добавить комментарий
